Лепила[СИ] - Николай Шпыркович

— Ну, как дела? — осведомился я.

— Да ничего, — потянулся он на стуле. — Пошли, покурим.

Сам я не курю, а вот Серега чадит, как битумоварка, как ни ругаем мы его с Котофеичем. Николаевна вообще, при первом же посещении нашей комнатенки уносит с собой все мало–мальски пригодные для использования в качестве пепельницы емкости. Вот и сейчас Сергей чертыхнулся не найдя пустой банки из под кофе, которую он облюбовал в последнее время, однако, быстро нашел ей замену в виде пустой коробки из–под гентамицина.

— Спасибо, что подстраховал, — поблагодарил я.

— Да ладно, — усмехнулся я. — Не подстрахуй я тебя, меня бы Инесса потом затерроризировала. По гроб жизни врагом стал бы.

— Никуда не дергали?

— Поправили один перелом в приемном на калипсоле.

— А у нас?

— Тихо, у дедушки на мониторе несколько парных экстрасистол проскочило, пихнул лидокаина.

— Миллиграмм на килограмм?

— Угу. После этого — нормально.

— Ну и ладно. Пойдешь уже?

— Да, надо еще в парнике полить.

— Вот блин, я и забыл, что ты у нас мичуринец, грушу на вербе растишь. Еще раз спасибо.

— Сочтемся. — Серега пожал мне руку, снял халат и пошел к выходу.

Я быстро сделал вечерний обход. Сереге я, конечно, доверяю на все сто, но порядок есть порядок. Уверен, он меня тоже перепроверил бы, на том реанимация и стоит — руку на пульсе надо держать постоянно.

Закат был красивым. Солнце красным яблоком опускалось все ниже, просвечивая через листву кленов, а затем провалилось за горизонт, оставив после себя малиновую полоску на быстро темнеющем небе. В открытое окно веяло теплым ветром, негромко шумела машинами близкое шоссе. Санитарка зажгла лампы дневного света. Ближе к 21.00, когда все дела уже были закончены, я уселся в любимое кресло–каталку. Отталкиваясь ногой, я немного покатался по коридору, а затем подъехал к столу. Среди прочих бумаг страницами вниз на нем лежала книжица карманного формата. Не заглядывая в график, уверенно можно сказать, что сегодня дежурит Светка–конфетка. Если бы дежурила Наташка или Людочка, на книжке была бы нарисована обнимающаяся полуголая пара, но Светка любовные романы не уважает, ей подавай что–нибудь криминальное. Вот и на этой книжке был изображен весь стандартный набор: пачка долларов, пистолет, нож в волосатой татуированной лапе и чья–то окровавленная физиономия. И что же это за шедевр, ага, вот: «РВНП: руку — вору, нож — прокурору». Автор — А. А. Алтайцев. Я то, помнится, в детстве читал книгу с другой аббревиатурой — «РВС», автор А. Гайдар.

— Света, — крикнул я, — я у тебя книжонку возьму посмотреть, любовных писем у тебя там нет?

— Берите, только страницу не закройте, — отозвалась та из процедурной.

— А книжки вниз страницами, кстати, класть — не есть хорошо. Закладку заведи, — сварливо сказал я.

— Будете критиковать — пойдете читать «Вестник интенсивной терапии», — хохотнула Светка.

— Все, умолкаю. — Заложив страницу пальцем, я наугад открыл книжку: «…и с хрустом вбил кости носа в мозг…». — Все ясно, по анатомии автору двойка. Дальше, о: «… — От чего же он умер, господин полковник? Отравился?

— Отравился, лейтенант, но не водкой.

— А чем же?

— Край бокала был смочен ядом кураре, который мгновенно проник через ладонь, а затем достиг мозга…» По фармакологии — два, по патофизиологии — пожалуй, кол!

Я потерял интерес к книге и положил ее на место.

— Ну что, будете читать? — спросила розовощекая Света.

— Нет, не хочу, А. А. Алтайцев ничего не смыслит в медицине.

— Почему?

Я снова взял «РВНП…» и, быстро пролистав ее, прочитал, уже вслух, заинтересовавшие меня отрывки.

— Ну и что? — недоумевающее вскинула брови Светка.

Я вздохнул.

— Нет у человека, если он, конечно, не сын Буратино, таких костей в носу, что их можно аж в мозг загнать. У обычного индивидуума есть две малюпасенкие косточки, по одной возле каждой орбиты, но достаточно посмотреть на первые страницы любого топографического атласа по анатомии, — там великолепно изображен череп, чтобы понять, — в мозг эти косточки можно загнать только вместе со всем лицом, снеся при этом полчерепа, а уж никак не ударом локтя, пуская даже и каратистского.

— А это что? — Светка помяла пальчиком свой вздернутый носик.

— А это, милая, хрящ, который можно перебить, не дай тебе Бог, но вбить в мозг — ни коем образом, а то среди хоккеистов и боксеров была бы жуткая смертность. Нет, вообще–то я не спорю, убить человека ударом локтя в переносицу — можно, как и вообще любым сильным ударом в голову, но что касается вбивания костей… — пардон. Ну, не гвозди же это, в конце концов.

— Ну, ладно, а с отравлением–то, что не так?

— Тут вообще ляп на ляпе. Видишь: «…край бокала был СМОЧЕН…» — значит, яд был растворен в чем–то, в воде или спирте. Эти вещества через кожу не проникают, а то бы мы в ванне разбухали, как желатин. Но, допустим, яд растворили в каком–то масле, креме, они через кожу всасываются, хотя кремом бокал не смачивают, а, скорее, смазывают. Ну и все равно, мгновенно он всосаться не может, кожа все–таки не поролон. И при чем тут мозг? Яд кураре блокирует передачу нервных импульсов, и у человека при этом происходит паралич поперечно–полосатых мышц, скелетной мускулатуры, проще говоря. Мышцы не могут сокращаться, соответственно, человек не может дышать, но умирает в полном сознании. По принципу действия этого яда, кстати, созданы наши миорелаксанты, и ежели человеку, отравленному кураре, проводить искусственное дыхание, через какое–то время он будет жив–здоров. Кто там, кстати, кого отравили?

— Один бандит другого, за 10000 долларов.

Я презрительно скривился.

— Фи, как мелко. Да за такой препарат, будь он у него на самом деле, любая фармацевтическая компания гораздо больше бы выложила, глазом не моргнув, а он такую ценность на какие–то пустяки тратит.

Хотя упражнения с Инной практически полностью уничтожили весь алкоголь в моей крови, малая толика оставшихся градусов подвигала меня на болтовню.

— Еще Марк Твен писал, что самые кровавые романы про индейцев пишут люди, не знающие, чем вигвам отличается от вампума, и ни разу в жизни, не выдергивавшие стрел из тел своих близких, чтобы разжечь костер. Не знаю уж, как там со всем остальным — с описанием характеристик оружия, например, или названиями приемов карате, но вот, что касается медицины — пишут с легким сердцем абсолютную чепуху, причем все — от признанных мэтров до А. А. Алтайцева, хоть для интереса спросили бы у толкового врача: может так быть или нет. Хотя…, — я махнул, — с оружием у них, тоже, мягко говоря, не очень. В добром десятке исторических романов я читал о «свирепых янычарах с кривыми ятаганами». А ведь ятаган–то вовсе не такой уж кривой, как это можно понять из описания. Что такое ятаган? — я взял листок бумаги, и по памяти сделал набросок. — Видишь? — он похож на косу, по такому же принципу была сделана древнедакийская фальката, и все три режут или рубят вогнутой частью, хотя коса, к примеру, на мой взгляд, гораздо кривее ятагана, а уж любая казацкая шашка — и подавно. И вовсе не надо со свирепыми янычарами рубиться, чтобы это узнать, достаточно открыть Большую Советскую энциклопедию на букву «Я».

Те, кто в Питере живут, могут в Артиллерийский музей сходить, там этих ятаганов — груды. Ну, ладно, ятаганы давно были, а вот автор описывает, как его герой, скача на лошади, сдергивает с плеча двуствольный итальянский автомат «Виллар–пероза» и на всем скаку лихо косит супостатов очередями.

— Ну и что? — снова спросила Светка.

— Да, в общем — то, ничего. Только с тем же успехом можно носить в подмышечной кобуре пулемет «Максим». Я ведь тоже прочитал: ну, двуствольный, ну, автомат, мало ли какой заразы человек не придумал. Автор тоже, наверное, представлял его в виде этакого элегантного винчестера, вот только очередями стреляет. А потом я случайно наткнулся на статью про оружие, где этот автомат был описан — за голову схватился. Оказывается, действительно был такой автомат, в начале ХХ века его изобрели. Это вообще одна из первых моделей автоматического оружия. Весил он не то 10, не то 20 килограмм, вооружалась им пехота, носить его надо было на ремне перед собой, как баян. Даже рожки у него были направлены не вниз, как у нынешнего оружия, а вверх.

— Да, — засмеялась Светка, — с таким не поскачешь.

Мы еще немного поболтали, и я совсем уже было собрался идти к себе, как поступил вызов из приемного покоя.

— Дмитрий Олегович, авария.

Хлоп. Ощущение, что у них там, в приемном покое еще с военных лет забыли снять плакат «Не болтай!». Я тяжело вздохнул и пошел за тревожным чемоданчиком.

В этот раз в кювет слетела «аудюха». Пострадавших было двое — ребята лет по 16 — 18, обоих как–то видел тусовавшихся с Черепом. Несмотря на надежный немецкий металл автомобиля, в этом случае не обошлось и без трупа, его не привезли. Евгения Николаевича Бастырева, по кличке «Череп», оставили в машине, зажатого между рулем и сидением, вытащить его, как пояснила фельдшер, милиция так и не смогла.